1.4. Центро-периферийный аспект формирования российской научной системы :: vuzlib.su

1.4. Центро-периферийный аспект формирования российской научной системы :: vuzlib.su

91
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


1.4. Центро-периферийный аспект формирования российской научной системы

.

1.4. Центро-периферийный аспект формирования российской
научной системы

Первые стадии монтажа российского научного комплекса связаны
с началом ХVIII в. В 1724 г. в Петербурге открывается Академия наук — первый
центр научных разработок в пределах России. Тем самым процесс институционального
оформления науки был начат с верхних этажей, которые в развитых научных
системах венчают всю структурно-иерархическую вертикаль научного процесса.
Очевидно, иного пути у российских реформаторов того времени не было: Россия не
имела ни системы научных учреждений, ни вузовской сети, способной обеспечить
страну собственными исследователями.

Процесс укоренения  «верхушечных» научных структур,
созданных в петровское время (первая четверть века), занял многие десятилетия и
к концу ХVIII в. еще не был завершен. Притом что общий контур отечественной
научной системы к этому времени  уже сформировался. Был создан Московской
университет и ряд других учебных заведений, со временем ставших центрами
подготовки российских ученых и очагами исследовательской деятельности.

Однако сам кадровый состав Академии наук, еще в начале ХIХ
в. на 2/3 состоявший из приезжих европейских ученых, свидетельствовал о
незавершенности процесса укоренения российской науки. На это указывала и
пространственная узость данной формирующейся системы. Практически все научные
учреждения и сами исследователи были сосредоточены в двух столицах, и прежде
всего  в Петербурге. Различались и институциональные формы научного статуса
двух столиц. Петербургский научный центр был сформирован как академический,
тогда как становление московской науки связано с организацией университета. На
протяжении последующих 150 лет именно Московский университет  и шире —
вузовская наука составляли основу научного комплекса старой столицы.

Большая часть ХIХ в. ушла на дооформление системной
вертикали научного процесса, его институционального врастания и социальной
адаптации к реалиям российской общественной жизни. Параллельно происходило и
некоторое пространственное расширение научной системы. Первостепенную роль в
этом играла организация провинциальных университетов. Таким образом, ведущей
формой в провинции изначально являлась вузовская наука. В 1803 г. были открыты Казанский и Харьковский, в 1832 г. — Киевский, в 1854 г. — Одесский, в 1888 г. — Томский университеты. Характерна сама растянутость данного процесса
во времени, его незавершенность, которая ощущалась властями на протяжении всего
столетия, после того как в самом его начале остался нереализованным проект
Сперанского, согласно которому в России предполагалось открыть университеты во
всех крупных провинциальных центрах. Жесткий и во многом отсталый политический
строй Российского государства ощутимо тормозил развитие провинциальной науки.

В течение всего ХIХ в. в России возникло лишь несколько
крупных периферийных центров научной работы. Они, как уже говорилось, были
связаны с провинциальными университетами: именно последние стали основным
средоточием научной деятельности за пределами столиц. В короткое время
университеты обрастали множеством структур, дополнявших их учебные функции
исследовательскими задачами. Положение подавляющего большинства остальных
российских центров, лишенных университета либо другого крупного вуза, оставалось
в этом отношении весьма затруднительным.

Очевидную пассивность государственной власти, прилагавшей
недостаточные усилия для распространения и укоренения на местах научных
структур, провинция должна была компенсировать местной инициативой. Такая
«низовая» инициатива почти полностью  отсутствовала в ХVIII в., когда провинция
еще не была социокультурно подготовлена к включению  в научную работу.
Положение несколько изменяется в первой половине ХIХ в. В некоторых российских
городах начинают создаваться научные общества – так периферия в меру своих ограниченных
возможностей пытается участвовать в научной жизни России. Но действительно
существенные сдвиги в указанном направлении начинают происходить только с
середины ХIХ века.

Организация научных обществ, разнообразных по своей
структуре и исследовательским приоритетам, с этого времени приобретает массовый
характер. Число городов, участвовавших в такого рода научных и культурных
инициативах, выросло за период 1850-1900 гг. с 10 до 90. Наиболее
многочисленными были общества естествоиспытателей (Петербург, Москва, Киев,
Харьков, Одесса, Варшава, Томск, Екатеринбург, Саратов, Дерпт, Рига и др.),
любителей древности и археологические (Петербург, Москва, Казань, Псков,
Севастополь, Новгород, Ташкент, Пернов, Тверь, Дерпт, Рига, Нижний Новгород,
Киев, Житомир, Сухуми, Ставрополь, Смоленск, Тула). В 17 губернских центрах
работали архивные комиссии, занимавшиеся наряду с  практической деятельностью и
научными изысканиями.  К концу ХIХ века сложилась своя система филиалов и
отделений у Российского географического общества (в Иркутске, Омске, Тифлисе,
Оренбурге, Хабаровске, Чите, Кяхте, Владивостоке, Астрахани, Одессе, Барнауле и
др.). Десятками исчислялись медицинские общества, деятельность которых также
захватывала научную тематику.

Однако не следует упускать из виду, что самую  существенную
роль в организации таких общественных объединений играла концентрация людей,
серьезно (как правило, профессионально) занятых исследовательской работой. А
количество таковых, естественно, было максимальным в центрах, располагавших
академическими структурами и высшими учебными заведениями (прежде всего
университетами). Достаточно сказать, что из 340 разнообразных обществ,
существовавших в Российской империи на рубеже ХIХ и ХХ вв. 60 приходилось на
Петербург, 44 —  на Москву. От 12 до 14 таких объединений было в Киеве, Одессе,
Варшаве; от 6 до 9 — в Харькове, Казани, Дерпте, Риге, Тифлисе. То есть около
половины их  приходилось на 10 крупнейших городов, семь из которых в это время
являлись университетскими, а девять — вузовскими центрами.

Тем самым возможности частной инициативы в научной сфере у
основной части российской периферии были весьма ограниченными. Даже крупнейшие
провинциальные города — центры активной издательской, литературной, театральной
и т.п. жизни, в отсутствие вузов не имели материально-технической базы и
достаточного числа квалифицированных специалистов для организации
сколько-нибудь масштабных научных исследований. Деятельность многих научных
обществ отличалась достаточно поверхностным характером, сохраняла элементы
дилетантизма. Пожалуй, только в сфере краеведения были получены значительные
результаты, частично не потерявшие своего значения до настоящего времени.

К началу ХХ в.  научная система России располагала двумя
крупнейшими  (Петербург и Москва) и рядом крупных (Казань, Киев, Харьков,
Одесса, Дерпт) научных центров. Научные изыскания проводились и в других российских
городах (таких насчитывалось несколько десятков). Но несмотря на это,
региональные научные комплексы созданы не были (если под последними понимать
системно соподчиненное и соорганизованное множество научных центров,
принадлежавших той или иной территории).

Академическая наука максимально концентрировалась в
Петербурге, вузовская наука развивалась в 15-20 городах, отраслевая
практически не была развита. Только наука северной столицы представляла подобие
регионального научного комплекса,  в который помимо самого Петербурга входили и
его города-спутники (Петергоф, Царское Село, Пулково, Гатчина). Остальные
научные центры функционировали самостоятельно, соорганизуясь  в определенную
систему только на всероссийском уровне. Такое положение  сохранилось и в первые
два десятилетия ХХ в. Притом, что социокультурная активность российской
провинции в данный период растет невиданными ранее темпами. Эта активность нашла
свое отражение и в научной сфере (здесь она в первую очередь была связана с
вузовским сектором). И тем не менее к 1917 г. во всей России существовало около 300 научных структур, а общее количество профессиональных научных работников
не превышало 10-11 тыс. человек.

Итак, к концу императорской России наука, укоренясь как
самостоятельный социальный институт, представляла уже сложившуюся  систему, с
широким фронтом исследовательских программ и рядом доминирующих научных
направлений, в которых отечественными учеными были получены результаты
мирового значения. Вместе с тем социальная база и пространственная структура
отечественной науки оставались ограниченными. Связи между отдельными научными
центрами были слабыми, а, следовательно, минимальной оставалась и кооперация
усилий немногочисленных научных структур. По сути, в этот период в сфере науки
так и не была сформирована общегосударственная политика, что и предопределяло
преимущественно экстенсивный характер развития всей российской научной системы
и замедленные темпы формирования провинциальных научных центров.

Ситуация начала изменяться только  в конце ХIХ — начале ХХ
вв. Однако история не знает сослагательного наклонения. И мы не знаем, какой
была бы динамика  развития российского научного комплекса при сохранении
существовавшего в начале века строя (или при одном из возможных  в условиях
России его буржуазных вариантов). Нам остается лишь констатировать, что именно
советская власть, поставив науку в ряд центральных государственных приоритетов,
обеспечила высочайшие темпы ее развития в последующие десятилетия.

Первая мировая и гражданская войны нанесли самый
значительный урон научному потенциалу страны. Некоторые научные структуры
перестали существовать, заметная часть исследовательских разработок была прекращена
(прежде всего в области естественных наук и прикладных разработок). Количество
занятых профессионально научных работников существенно сократилось. И тем не
менее восстановление научной системы, которое в других условиях могло
растянуться не на одно десятилетие, произошло в считанные годы.

Более того, уже в 1918-1920 гг., судя по числу созданных в
это время  научных структур, мог наблюдаться определенный рост численности
научных работников (достаточно сказать, что в указанные годы было организовано 33
новых исследовательских института — едва ли не больше, чем за всю предыдущую
историю отечественной науки). Уже к 1927 г. количество научных работников в СССР, достигнув 23 тыс. человек, превзошло довоенный и дореволюционный уровень
более чем в 2 раза. Еще через три года данная профессиональная группа выросла
до 30,5 тыс., а в 1940 г. составила уже 98,3 тыс. человек [117].

Этот десятикратный количественный рост кадрового состава
науки за два десятилетия, конечно, предполагал определенный временной лаг на пути
к качественному подъему уровня научных разработок. Не удивительно, что,
превосходя по своей «валовой» мощи российскую дореволюционную науку в десятки
раз, советский научный комплекс  30-х гг. лишь постепенно выходил на тот
качественный уровень, который был утрачен в период мировой и гражданской войн.

И вместе с тем именно 20-30-е гг. становятся периодом, когда
реально формируются основные контуры большинства российских и национальных
республиканских региональных научных комплексов, закладывается их отраслевая
структура и функциональная специфика. С открытия в 1919 г. Всеукраинской академии наук начинается последовательная организация республиканских
академических научных центров. С 1929 г. существует Белорусская АН, в 1931 г. организуется академические филиалы в республиках Закавказья, а год спустя в Казахстане и
Таджикистане. Параллельно академические структуры появляются  в регионах
Российской Федерации (в 1931 г.  на Дальнем Востоке, в 1932 г. — на Урале). К 1938 г. академическая наука в СССР помимо Москвы и Ленинграда
концентрировалась еще в 6 филиалах, количество которых продолжало расти и в
дальнейшем.

Гораздо более динамичным было развитие других
институциональных форм науки. Еще в начале ХХ в. академическая петербургская и
вузовская столично-провинциальная наука представляли фактически весь российский
научный комплекс. Но рост отраслевой науки в 20-30-е гг. оказался столь
стремительным, что именно она вместе с вузовским сектором к 1940 г. составляла базовый каркас региональных научных комплексов, концентрируя основную массу
обслуживающей инфраструктуры и кадрового состава провинциальной науки Советского
Союза. Причем на первом этапе (20-е — начало 30-х гг.) усилия государственной
власти были направлены в первую очередь на формирование системы прикладных
научно-исследовательских учреждений, а  с 1934 г. преимущественное внимание стало уделяться развитию научных структур провинциальной высшей
школы. В результате «за 1934-1940 гг. число исследователей сократилось более
чем в 1,5 раза при единовременном еще более интенсивном росте численности
профессорско-преподавательских кадров» [100,39].

К 1940 г. формирование региональных вузовских и прикладных
научно-учебных и исследовательских сетей не было завершено. Однако начавшаяся
Отечественная война стала своего рода водоразделом, разрезавшим на «до» и
«после» все стороны жизнедеятельности советского общества. Эволюция научной
системы в соответствии с логикой собственного развития прервалась, чтобы
возобновиться уже в иных геополитических и экономических условиях.

Война была связана с огромными потерями экономического,
социокультурного и  научного потенциала. Но она же стала и фактором, ускорившим
процесс внутренней переструктуризации и регионализации научной системы
Советского Союза. На восток (Урал, Поволжье, Казахстан, Средняя  Азия, Западная
Сибирь) из столиц, украинских и центральных российских городов были
эвакуированы сотни научных учреждений ( к началу 1942 г. академические структуры были размещены в 45 пунктах СССР).Тем самым на несколько лет некоторые
периферийные города становятся центрами «большой науки» (элементы научной
инфраструктуры смогли сохраниться здесь и в послевоенное время, когда научные
учреждения были возвращены в свои центры).

С другой стороны, национальная безопасность  потребовала
интенсивного исследования целого комплекса фундаментальных научных проблем,
связанных с созданием нового сверхмощного оружия. Сформированный в это время
исследовательский атомный комплекс заложил основу последующего широкого
научно-технического прорыва, обеспечившего Советскому Союзу на два-три
десятилетия ведущие позиции в мировой науке. Параллельно  активизировались и
некоторые другие направления исследовательского поиска. Так война отчасти
способствовала  усилению инновационного начала советской науки. Однако, данная
переструктуризация  и появление  в составе советской науки новых мощных
исследовательских сегментов практически не сказались на  деятельности
региональной науки, несмотря на то что большинство инновационных научных структур
было создано на периферии. Работы по  всесоюзному заказу отличались особой
централизованностью и закрытостью, что практически исключало возможность их
участия в научной деятельности  тех комплексов, к которым они принадлежали
территориально. 

Формирование региональных научных комплексов, прерванное
войной, было завершено в 50-60-е гг. В течение этих десятилетий научными
структурами были охвачены уже практически все  административно-территориальные
единицы Советского Союза областного (краевого) уровня. Динамика советской науки
также свидетельствует о завершении периода преимущественно внешнего
количественного наращивания. Численность научных работников и обслуживающего
персонала продолжала расти до самого  конца 80-х гг., но начиная с 1970 г. количество вмещающих их научных структур оставалось стабильным.

Однако создание значительного ряда  региональных
(национально-республиканских и российских) научных комплексов было не в
состоянии до конца решить проблему сверхконцентрации научного потенциала в столице.
Целый ряд факторов экономического, политического, социального, культурного
характера, наконец, особенности многовековой исторической эволюции
отечественного социума, связанные с гипертрофированным развитием столицы,
соединясь, обусловливали и особое положение Москвы в советской научной системе.

Каковы бы ни были успехи регионов, только столичная наука (с
учетом множества подмосковных центров) обладала полной завершенностью своих
исследовательских структур и осуществляемых в них разработок. В Москве
располагался самый большой процент головных исследовательских учреждений всех
трех институциональных форм науки. Здесь же было сосредоточено максимальное
количество научных работников и обслуживающего персонала. Разработки столичных
коллективов имели приоритетное финансирование. Показательно, что по
количественным параметрам (численность исследователей и обслуживающего
персонала, количество научных учреждений и т.п.) Москва концентрировала 15-20%
всесоюзного и 25-30% российского научного потенциала, тогда как по
содержательным характеристикам научного процесса удельный вес столицы был много
выше. Так, из выдающихся деятелей советского естествознания (установлено по
справочникам и библиографическим словарям — 3, 15, 58, 85, 154)  в 60-90-х гг.
более половины работало в Москве, около половины получило в ее вузах высшее
образование. Среди выдающихся российских деятелей науки в секторе естественного
и точного знания того же времени удельный вес москвичей составляет примерно
70-75%. 

Подтверждает абсолютное доминирование московской науки и
такой широко применяемый показатель, как совокупный поток значимых научных
работ, опубликованных учеными отдельных центров. По данному показателю на долю
столицы в 70-80-е гг. приходилось 38-40% всей научной продукции Советского
Союза и 58-60% российской науки. Ситуация не изменилась и в 90-е гг.
По-прежнему более половины значимых научных публикаций России выходит из стен
московских научных учреждений. Только научный комплекс Ленинграда на протяжении
всего советского периода по основным показателям научного процесса составлял
некоторый противовес московской науке [100].

Таким образом, формирование множества достаточно мощных
региональных научных центров, в число которых входило несколько республиканских
столиц (Киев, Тбилиси, Минск, Ташкент), республиканских (Харьков, Одесса) и
российских (Новосибирск, Ростов-на-Дону, Свердловск и др.) городов, кардинально
не изменило строения отечественной  научной системы. Тем не менее, даже не став
системными противовесами Москве, республики оттянули на себя значительную часть
государственного научного потенциала. Сформированные на местах научные комплексы
представляли мощные, разветвленные, достаточно автономные в своей деятельности
объединения, способные к выполнению масштабных исследований по широкому спектру
научных проблем. После распада Союза перевес науки Москвы над научными
комплексами остальных территорий государства (за исключением, пожалуй,
Петербурга и Новосибирска)  вновь стал подавляющим.

В этом отношении большинству российских региональных научных
комплексов присущи сходные черты, среди которых можно назвать широкий, но не
фронтальный спектр научных направлений; преимущественная ориентация
исследований на региональную проблематику и ограничение работ данным
региональным уровнем; участие в масштабных общегосударственных проектах  в
качестве исполнителей отдельных исследовательских блоков; более ощутимая, чем в
столице, структурная и функциональная взаимосвязь научного комплекса с местной
хозяйственной сферой и, как следствие, повышенный удельный вес исследовательских
разработок, имеющих прикладное значение.

В процессе исторического формирования  российских
периферийных научных комплексов можно выделить два основных варианта развития.
По первому шло укоренение науки в тех регионах, в которых еще в ХIХ в. сложились
и функционировали крупные научные центры (Казань, Харьков, Одесса). Второй был
характерен для становления научных комплексов в большинстве остальных районов
государства. В обоих вариантах фиксируются четыре этапа, из которых различается
только первый. Для регионов, ведущие центры которых участвовали в научной
работе с начала — середины ХIХ в., данная эволюционная цепочка заключала
следующие этапы:

1. Очаговый. На данном этапе научные структуры
концентрируются в единственном на весь регион центре без сколько-нибудь
заметного подключения к исследовательской деятельности других городов. Такое
положение могло сохраняться на протяжении многих десятилетий. Ставшие научными
центрами в начале ХIХ в. Казань и Харьков (или Одесса, присоединившаяся к ним в
этом качестве в 60-70-е гг. уходящего столетия) и в начале ХХ в.  не обзавелись
научными структурами, вынесенными за городские пределы. Формирование территориальных
научных сетей связано со вторым этапом.

2. Конструкторско-монтажный. В течение этого этапа научные
учреждения появляются во множестве других городов региона, вступающих во
взаимодействие между собой и с ведущим центром. Некоторые из таких молодых
научных центров отличались повышенным динамизмом, с течением времени выходили
на ведущие позиции, догоняя, а иногда и обгоняя по концентрации научного
потенциала старый региональный центр. Однако более существенным является
создание в регионе соорганизованного и определенным образом соподчинененного  в
своих отдельных частях целого. Наличие последнего означало, что региональная
наука вступила в следующую стадию своего развития.

3. Системно-эволюционный. На данном этапе преимущественно
количественный рост уступает место  содержательному совершенствованию уже
существующего регионального комплекса. Структурно-функциональные дополнения и
коррективы продолжаются непрерывно. Но при этом региональная наука
характеризуется чертами устойчивости во всех основных аспектах своей
жизнедеятельности: от иерархии местных центров, дисциплинарно-отраслевой
структуры инфраструктурной базы до соотношения и форм взаимодействия с другими
периферийными научными комплексами и столичной наукой.

4. Трансформационный. Данный этап был начат в конце 80-х
гг., когда вслед за все более радикальными политическими и социоэкономическими
реформами  в Советском Союзе начала трансформироваться и государственная
научная система. Процесс адаптации ее к новым условиям функционирования,
безусловно, не мог быть короче самого периода закрепления в жизни общества
новых реалий. Но крайне тяжелый для страны реформенный период затянулся —
Россия и ее наука оказались в состоянии продолжительной стагнации, временные
рамки которой могут не ограничиться последним десятилетием ХХ в. Вместе с тем
этот период связан не только с разрушениями, чтобы быть обозначенным как
деформационно-деструктивный.

По второму историческому варианту развивались научные
комплексы более социокультурно отсталых российских регионов, не располагавших в
дореволюционное время сколько-нибудь значительными научными центрами. Первый
этап в развитии научного процесса на этих территориях можно обозначить как
инкубационный (латентный). Не участвуя самостоятельно в научной жизни России,
данные районы  являлись, условно говоря, «ресурсными ареалами», «донорами»,
поставляющими талантливую молодежь для науки и культуры столиц и крупнейших
провинциальных центров. Эта ресурсная функция позволяет говорить об их
косвенном участии в научном процессе. Определенную роль играли  и местные
научные общества. Однако в отсутствие  вузов, концентрировавших людей науки,
деятельность таких обществ отличал полулюбительский характер.

Становление территориальных научных комплексов, начатое
здесь в советское время, шло параллельно  формированию самих научных центров и
составляло существо конструкторско-монтажного этапа. Дальнейшее развитие таких
вновь возникших научных систем совпадало с уже рассмотренным нами вариантом.

Наконец, помимо двух описанных можно выделить еще один
исторический «подвариант» институционального становления и развития
региональной науки, касающийся наиболее отсталых районов государства. В
процессе формирования местных научных комплексов выделяются только три этапа:
1) конструкторско-монтажный; 2) системно-эволюционный; 3) трансформационный.
Речь идет о территориях, которые к концу императорского периода так и не
приобрели каких-либо заделов в области научной деятельности, не участвуя в ней
даже в качестве ресурсных территорий.

Итак, основная работа по формированию российских
периферийных научных комплексов была проведена в советский период. Даже существование
крупного научного центра не избавляло регион от необходимости прохождения
основного конструкторско-монтажного этапа при создании местного научного
комплекса. Однако аккумулированный  ранее научный потенциал способствовал
ускоренному прохождению этой стадии. Последняя в таких случаях укладывалась в
более сжатые сроки. И региональный научный комплекс, как правило, оказывался
сформированным уже к началу 40-х гг. При отсутствии таких внушительных заделов
формирование комплекса могло затягиваться  до конца 50-х гг. А в случае, когда
наука укоренялась в районах, не знакомых с ее институтами в дореволюционное
время, конструкторско-монтажный этап мог захватывать и 60-е — начало 70-х гг.

Тем самым к началу 70-х гг. практически все региональные
научные комплексы страны были уже сформированы. Параллельно усложнялись и
диверсифицировались функции периферийной науки. Как уже отмечалось, на
инкубационном этапе доминировала ресурсная функция. На конструкторско-монтажной
этапе периферийные научные центры приступали к самостоятельным исследованиям,
преимущественно относившимся к региональной проблематике. В укрепляющихся
формах кооперации со столичной наукой местные научные структуры, как правило,
ограничивались вспомогательной ролью (сбор и обработка первичной информации,
выполнение отдельных блоков исследовательских проектов и т.п.).

На следующем, системно-эволюционном, этапе своего развития
региональные научные комплексы решают широкий круг проблем, связанных с
комплексным развитием своих территорий. Однако в составе данных комплексов
увеличивается число элитных структур, занятых фундаментальными разработками,
исследующих проблемы, которые далеко превосходят непосредственные нужды
региона. Усложняются и определенным образом уравниваются формы сотрудничества с
центром. Региональные научные учреждения становятся все более равноправными
соисполнителями крупных исследовательских проектов, разрабатываемых в
государстве. Хотя и в этих случаях роль головных инстанций преимущественно
сохраняется за центром, регулирующим и кооперирующим  работы множества научных
организаций  в масштабах всей страны.

Итак, на данном этапе,  полностью доминируя в сфере
региональной проблематики, местные научные комплексы в той или иной степени
оказываются представленными в числе исследовательских структур, занятых
центральной проблематикой мирового научного процесса. Но появление у
региональной науки все более сложных функций не ведет к  отмиранию самых
простых. И на этом этапе регионы сохраняются в качестве ресурсных территорий
для столичной науки и культуры. Как и ранее, местные научные структуры нередко
привлекаются к разработкам центра  в качестве исполнителя наименее
ответственных (и при том наиболее трудоемких) участков работы. Речь, тем самым,
идет о постоянном перераспределении функций региональной науки, сопровождающим
ее историческое развитие. В каждом российском периферийном научном комплексе названный
процесс отличается своей спецификой.

.

    Назад

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ