ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
Недостатки экономической теории как претендента на роль универсальной
науки
.
Недостатки экономической теории как претендента на роль
универсальной науки
Итак, я не собираюсь строить свою критику экономической теории
на ее недостатках с точки зрения системного анализа. Пусть эти недостатки
лишают экономику способности предсказывать, которую ей очень хотелось бы
иметь, но они отнюдь не отменяют ее достижений в анализе свойств экономической
системы — достижении которые еще раз повторяю не могли бы быть получены из
социологии или политологии.
Мое сдержанное отношение связано, скорее, с другим ее слабым
местом которое, как я уже говорил заключается в той трактовке социального
порядка рыночного общества. Под социальным порядком я понимаю любое социальное
целое — племя общину нацию социально-экономическую формацию, — определяющим
признаком которой является обслуживание и поддержка интересов некоторой
входящей в него группы людей или класса. Эти интересы могут быть самыми разными
— от соблюдения давних традиций и сохранения династии до накопления капитала
или реализации каких-то иных целей, доминирующая группа или класс также могут
быть самыми разными — это могут быть все взрослые мужчины, входящие в племя,
члены королевской семьи, представители класса собственников или политической
элиты. Каждая цель такой группы или класса, в свою очередь подразумевает
существование различных обеспечивающих институтов — будь то градация социальных
прерогатив, характерная для наследственных монархий, или фирмы и другие
специфические институты характерные для социальных порядков, ориентированных на
капитал.
Капитализм, разумеется, является представителем порядка последнего
типа, чьи сложные характеристики мы не имеем возможности подробно здесь
обсуждать.* Для целей настоящего исследования важно то, что капитализм как бы
сильно он ни отличался от докапиталистических формаций в одних аспектах, в
других очень на них похож. Та точка зрения, которая отделяет капитализм от
предшествующих ему социальных формаций, сосредоточивается на доминирующей роли
рыночных отношений. Другая, которая связывает капитализм с предшествующими
обществами, позволяет заглянуть «дальше» и «глубже» рынка
и обнаружить социальные и политические командные структуры, роль которых рынок
игнорирует или маскирует.
* Я попытался сформулировать их в своей работе (Heilbroner,
1985).
Именно эта двойственность точек зрения и объясняет мою нерешительность
в вопросе о том, имеем ли мы право утверждать, что в условиях капитализма
экономической теории наконец удается занять подобающее ей главенствующее
положение. Я уже говорил о том, что капитализм невозможно понять, не используя
специальные аналитические возможности этой науки. С другой стороны, эти же
самые аналитические возможности скрывают самое примечательное в капитализме, а
именно то, что это единственная социальная формация, способная замаскировать
(даже от тех, кто пользуется ее плодами) тот способ, которым присущая ему
«система» обеспечения служит интересам социального порядка,
подсистемой которого он является. Действительно, несомненная важность рыночного
механизма заслоняет собой тот факт, что социальным укладом является именно
капитализм, а не сам по себе рыночный механизм. Элементы рынка — люди,
оптимизирующие свои доходы, конкурентная среда, юридическая база контрактных
отношений и прочее — жизненно важны для исторической миссии капитализма —
миссии накопления, но сама по себе эта миссия не вытекает из этих рыночных
элементов. Она вытекает из древних как мир человеческих интересов — стремление
занять подобающее место в иерархии, жажды власти, господства славы борьбы за
престиж,— о которых рыночная система ничего не может нам поведать.
Неудивительно, что научная школа, рассматривающая экономическую систему в
отрыве от этих мотивов, возводит теорию выбора на командную высоту и
провозглашает стремление к общему равновесию имманентной ее тенденцией
(подробнее см. Heilbroner, 1985. Ch. 2).
Экономическая наука, таким образом, принимает экономическую
систему за живую модель капитализма, среди категорий и концепций которой есть
всё необходимое для его понимания. Именно здесь экономика обнаруживает свою
фатальную немощь в качестве претендента на универсальную науку и своё
мошенничество в качестве имперской доктрины.
Прежде всего этот обман заключается в том, что экономика
представляется нейтральной наукой, а не системой объяснения капитализма,
несущей в себе идеологический заряд. Это проявляется во многих отношениях.
Например, такой важнейший термин, как «эффективность», выдаётся за
квазиинженерный критерий, хотя на самом деле негласное его назначение
заключается в максимизации выпуска продукции с целью получения прибыли, а это
уже не чисто инженерная задача. Подобная «невидимая»
социополитическая нагрузка лежит и на других экономических терминах, включая и
само слово «производство», которое учитывается в национальных счетах
лишь постольку, поскольку находит своё конечное воплощение в товарах, а не в
потребительных стоимостях. Подобным же образом в качестве фундаментальной
ячейки экономической системы рассматривается рациональный индивид,
максимизирующий свою выгоду: Экономическая система, таким образом, мыслится как
общество отшельников, а не как упорядоченная структура групп и классов.
Такое сокрытие социального порядка становится особенно очевидным,
если мы рассмотрим способ, которым экономика объясняет функциональное
распределение доходов. Маркс саркастически писал о г-не Капитале и г-же Земле,
каждый из которых имеет право на вознаграждение за свой вклад в общественный
продукт, однако современная экономическая наука позабыла, что этот фетишизм был
разоблачён Марксом. Ещё более характерно то, что экономика не только не
объясняет, но и не проявляет интереса к тому любопытному обстоятельству, что
выплачиваемое в виде чистой прибыли вознаграждение, которое получают только
собственники капитала, дает им лишь «остаточное» право на
произведенный продукт, после того как все факторы, в том числе и капитал, свою
долю уже получили. Поскольку экономическая наука вновь и вновь доказывает, что
рыночная система имеет тенденцию к устранению подобных «остатков»,
которые являются всего лишь преходящими издержками развития системы, только
социолог или политолог сможет объяснить, почему собственники капитала с таким
пылом защищают эти свои сомнительные права. Каким образом рынок поддерживает
классовую структуру капитализма — это вопрос, на который экономика не знает
ответа, вопрос, о существовании которого она в определённом смысле даже не
подозревает.
Наконец, современная экономика, с её
«зацикленностью» на системных свойствах капитализма, может
предложить лишь узкую, статичную оценку его исторического места и перспектив
развития. В одной из своих работ я писал по этому поводу следующее: «С
позиций формалиста… капитализм представляется лишь «системой»
строго определённых, опосредованных рынком отношений, а не непрерывно
эволюционирующим общественным порядком, который не только включает в себя эти
отношения, но наравне и одновременно с этим воплощает и мир государства, и мир
индивидуума, культуру, пронизанную рационально-буржуазным образом мышления, индустриальную
цивилизацию, подчиняющуюся технократическим принципам, а также основные системы
взглядов и связанные с ними типы поведения» (Heilbroner, 1990. Р. 1107).
Я не вижу нужды останавливаться на этом подробнее. Вклад
современной экономической науки в расширение наших знаний о социальных
процессах не просто разочаровывает, он откровенно скуден по сравнению с тем,
что было сделано Адамом Смитом, Джоном Стюартом Миллем, Карлом Марксом,
Торнстейном Вебленом, Альфредом Маршаллом, Джоном Мейнардом Кейнсом или
Йозефом Шумпетером. Если судить о современной экономической теории по её
философскому и историческому содержанию, то мы будем вынуждены определить ей
место в надире, а не в зените её истории.
Но если экономическая наука настолько уязвима, почему же она
пользуется таким престижем? К сожалению, не исключено, что причина этого
заключается именно в том, что в своей современной форме она неисторична,
асоциальна и аполитична. Демонстрирующие олимпийское спокойствие теории выгодны
в условиях любого социального порядка, но теория, которая сторонится политики
и социологии, может рассчитывать на особую благосклонность в рамках того
общественного порядка, который гордится своим тесным родством с естественными
науками. Природа самой этой привлекательности есть функция экономической науки,
которой мы до сих пор не касались. Речь идет о ее идеологической функции — не
узкой апологетике, сознательно служащей лишь собственным интересам, но мировоззренческой
системе из числа тех, что сопровождают и поддерживают все социальные порядки.
Назначение подобных идеологических систем заключается в том, чтобы обеспечить
моральную уверенность, которая есть необходимая предпосылка политического и
социального душевного покоя как для господствующих, так и для подчинённых
элементов любого социального порядка. Несомненно, что этот душевный покой
всегда имеет лёгкий оттенок сомнения или привкус лицемерия, но, в конце
концов, социальные порядки всех уровней нуждаются в некотором своде знаний и
убеждений, которые можно было бы при случае пустить в ход. В первобытных обществах
были свои мифы или толкования природы в командных системах— свое священное
писание. Для капитализма эту функцию выполняет экономическая наука, и хотя это
не единственная ее задача, но и выполняет она ее отнюдь не тривиальным образом
(Heilbroner, 1989. Ch. 8).
Я затронул этот последний вопрос вовсе не для того, чтобы в
заключение потребовать, чтобы экономика отказалась от этой своей идеологической
роли. Экономика не может избежать этой роли в социальном порядке, система
координации которого выходит за рамки социального и политического воображения.
Достойная реакция экономической науки должна заключаться не в том, чтобы
отрицать свою вину, но чтобы признать взаимопереплетенность социальной системы
и социального порядка, которая является уникальным историческим свойством
капитализма, а также признать неизбежность искажений, возникающих при любых
попытках описать одно в отрыве от другого. Одним словом, экономическая наука
должна осознать себя самое не только как аналитическую дисциплину, но и как
идеологию. При этом ей придется отречься от своих (в паре с социобиологией)
притязаний на главенствующую роль, выдвигаемых под лозунгом создания
«единой социальной науки», и занять более скромное место наравне с
политологией и социологией в качестве советника законного претендента на этот
престол.
Так кто же должен его занять? А никто. Нет никакой универсальной
науки об обществе. На троне понимания социальных процессов восседают люди,
наделенные неполными и несовершенными знаниями, теориями, представлениями и
опытом, с помощью которых они стремятся свести неразбериху, возникающую при
нашей встрече с историей, к удобопонимаемым терминам. Даже если в трудах,
рассказывающих об имевших место событиях, и концептуальных работах, с помощью
которых мы пытаемся привнести в этот хаос некий порядок, экономической науке
принадлежит важная роль, ее слово не является ни решающим, ни окончательным.
.
