ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
ГЛАВА 2. Трейдинг — моя жизнь
.
ГЛАВА 2. Трейдинг — моя жизнь
В тот день, когда я впервые вошел в торговьм зал Мерк, я
понял, что нашел свою судьбу — я слышал шум, я видел хаос, я чувствовал энергию
и возбуждение — и влюбился на всю жизнь. В невообразимом гвалте люди отчаянно
жестикулировали и что-то кричали друг другу, подбрасывая в воздух карточки. И
в этом воздухе пахло деньгами.
Мне было 22 года, когда я впервые пересек этот порог в
январе 1980 года. Я переживал мучительный переходный период и не понимал, как
распорядиться своей жизнью. Но я пришел на Мерк и понял, что нашел свое место.
Сейчас в биржевую торговлю вторгаются компьютеры. Наступлением
электронных бирж открытому аукциону брошен вызов. Если все биржи вольются в
это русло, торговый пол, возможно, исчезнет, выкрики умолкнут, и открытый
аукцион забудут. Но торги продолжатся. Банкам необходимо хеджировать процентные
ставки, фонды будут использовать фьючерсы S&P, балансируя портфели акций,
и локалы, оставшиеся в живых, по-прежнему будут скальпировать прибыль между
тиками. Я уже сделал свой ход, создав компьютерный операционный зал вне пола,
и обеспечил возможность торговать для себя и для инвесторов. Если Мерк однажды
превратится в музей, я еще буду торговать. Или за компьютером в моем офисе в
двух кварталах от Чикагской Торговой Биржи, или расслабляясь с лэптопом и
сотовым телефоном, в летнем доме на берегу озера Женева.
Трудно объяснить людям за пределами нашего небольшого круга,
как я зарабатываю на жизнь. Кто-нибудь на площадке для гольфа, услышав, что я
трейдер, хочет узнать мое мнение относительно Intel или IBM, или о каких-то
других акциях. Я объясняю, что не торгую отдельными акциями. Моя специальность
— фьючерсы на S&P, контракт, базирующийся на полной стоимости S&P
500.1ла-за у парня обычно стекленеют, затем он спрашивает, убийственно ли было
для меня падение рынка неделю назад, или не сорвал ли я куш на последнем
подъеме.
Я объясняю, что не имеет значения, в каком направлении движется
рынок. Трейдер может делать деньги, когда рынок растет и когда падает. Мы
торгуем и с длинной, и с короткой стороны. Если к этому времени мой собеседник
окончательно не заскучал, я продолжаю объяснять. Это все равно, что заключить
пари с приятелем на победителя в Супер-кубке. Возможно, ты думаешь, что Даллас
движется к победе, поэтому ты ставишь на Даллас. Но так же просто ты можешь
ставить против Даллас на Бронкс. То же самое с фьючерсами на S&P: если ты думаешь,
что рынок идет на повышение, становишься в длинную позицию, покупая контракты;
если ты думаешь, что рынок понижается, становишься в короткую позицию,
продавая их по текущей цене.
Люди часто проводят аналогию между биржей и азартными играми.
Бесспорно, эти занятия рискованные, и на обеих аренах есть играющие
по-крупному, и те, кто, прижимая деньги к груди, рискует крошечными суммами. Но
когда ты бросаешь кости в Вегасе, вероятность выпадения пяти очков такая же,
как и для семи. Профессионалы азартных игр для повышения своих шансов
пользуются различными стратегиями, но от шансов никуда не деться. В торговле
вы спекулируете на предположениях о возможном поведении рынка, основываясь на
анализе фундаментальных и технических аспектов. Вы знаете факторы, влияющие на
рынок. Это могут быть хорошие новости о кризисе в Азии или предупреждение
Алана Гринспе-на, что экономика слишком перегрета. И все же на рынке даже лучший
трейдер может получить сокрушительный удар. Это происходит внезапно, без очевидных
причин. Он может находиться в длинной позиции, когда рынок резко падает, и он
не может продать свои контракты с прибылью, пока цена остается на уровне более
низком, чем та, по которой он покупал. Я был в таком положении чаще, чем я мог
бы вспомнить или рассказать — и так каждый трейдер. Но концентрация и
дисциплина позволяют вам снова вернуться в игру. Вы возвращаете то, что
потеряли — и даже больше.
Я начинаю рабочий день в офисе, в двух кварталах от Мерк,
где находится еще с полдюжины трейдеров, и мы встречаемся до открытия биржи,
чтобы обсудить, куда, по нашему мнению, пойдет рынок. Мы так увлеченно
обсуждаем графики цен, что для непосвященных это выглядит, как несвязные речи
сумасшедшего математика или мистика-астролога.
Графики показывают ценовые модели или уровни рынка, представляющие
собой поддержки или сопротивления. Зная, где располагаются эти ключевые уровни
цен, трейдеры могут разработать стратегию на текущий день. Например, фьючерсы
на S&P торгуются в районе 1 050. Но, оглядываясь на цены предыдущих
торговых дней, вы можете ясно увидеть, что значение 1 065 — это уровень, при
котором рынок испытывал трудности с повышением. Происходила как бы
многократная проверка этого уровня, но всякий раз цены отступали вниз.
Поскольку рынок движется на превышение уровня 1 050, следующая цель, как можно
видеть, будет 1 065. Если импульс роста снова будет потерян, рынок решительно
пойдет на понижение. Но если фьючерсы на S&P проломят этот уровень,
тенденция начнет идти на повышение.
Технические уровни цен действуют как магниты, привлекая торговую
активность. Этот эффект наблюдается в значительной степени, потому что и
трейдеры, и специалисты ориентируются на одни и те же ценовые уровни. Хотя
технический анализ варьируется, определенные ключевые уровни — такие как
точки, бывшие ранее высшими, низшими или промежуточными, когда рынок изменял
направление, — будут общими для большинства систем. Таким образом, когда рынок
приближается к ключевым уровням, вы знаете, что все взоры будут прикованы к
котировкам, чтобы увидеть, что произойдет дальше.
Мы прорабатываем графики и обсуждаем уровни каждое утро,
определяя ключевые точки, которые необходимо отслеживать во время торгов.
«1 065. Этот уровень сделай или умри», — говорит один из трейдеров.
Я киваю в знак согласия, сидя за широким столом из темного
дерева, под стеклом которого три бейсбольные карточки с автографами Джо
ДиМаджио, Тэда Уильямса и Микки Мэнтла. «Если рынок пойдет выше 1 065 —
это сигнал покупать, — соглашаюсь я. — Ниже этого уровня мы идем на понижение».
Я бросаю взгляд на экран компьютера, отражающий вчерашнюю
рыночную активность, и бегло пробегаю по заголовкам Си-эн-би-си. И вот
наступает время торгов. Трейдеры уходят в соседнюю комнату, где стена
компьютерных экранов высвечивает зарегистрированные на бирже курсы и графики
цен. Заработали телефоны, и первые приказы размещены. К открытию рынка мы
сделали первые ставки.
На какой-то момент я остаюсь один в офисе, окруженный фотографиями
и дорогими мне символами. Первый и самый главный — моя семья. На стенах офиса
висят фотографии моей жены Джулии и наших семерых детей. Я унаследовал от отца
азартное сердце и любовь к спорту. На одной из стен собраны фотографии турниров
по гольфу с моим участием. В рамке под стеклом — фото с автографом Уолтера
Пэйтона. На люцитовом столике напротив рабочего стола — шлем команды
университета Нотр-Дам с автографами всех призеров «Хейсман-трофи».
Я надеваю белую куртку трейдера с эмблемой, на которой написано
«LBJ». Хотя мои инициалы LJB, я переставил их местами, чтобы
получилась более яркая аббревиатура. (Помните Линдона Джонсона «а вы с
LBJ?») Эмблемы тредеров — наши символы, и, чем они оригинальнее, тем
лучше. Мой брат Джоуи выходит с эмблемой «OEJ». Другие выбирают
такие модные словечки, как «POW» или «WOW». Мой друг и
наставник Маури Кравитц имел проблемы со здоровьем и мгновенно засыпал во время
торгов. Поэтому он выбрал своей эмблемой «ZZZZ». Какой бы ни была
надпись на эмблеме, её цель привлечь и удержать чье-нибудь внимание по другую
сторону ямы, чтобы вас запомнили на этих и следующих торгах.
Покидаю офис, но знаю, что через час или два вернусь. Я
оставляю вариться в яме на протяжении долгих дней своих трейдеров, таких же
молодых, как я в начале карьеры. Они продвигают мои торги. Они покупают, когда я
покупаю, продают, когда я продаю. Я по-прежнему в яме, потому что активность
там слишком важна, чтобы ее можно было игнорировать. До тех пор, пока
существует яма, моя фирма и я будут представлены в ней. Но будущее за персональным
компьютером.
Посещая Мерк, взмахом руки приветствую других трейдеров. Вне
ямы есть место для товарищества или даже дружбы. В яме совсем другая история.
Что бы не происходило на рынке — медленное минимальное изменение цен или
резкое скачкообразное колебание — это означает войну. Я хорош ровно настолько,
насколько оказались хорошими мои последние торги, и в каждый божий день я либо
выиграю $100 000, либо потеряю $50 000.
Непосредственно перед открытием рынка я делаю свои ставки. Я
стою на втором ярусе сверху, почти напротив подиума, где Мерк выставляет курсы
цен и сделок. Мой брат Джоуи стоит рядом слева. За минуту до звонка и начала
торгов я вспоминаю, как впервые открыл двери Мерк.
Год назад я получил диплом в колледже и зарабатывал на жизнь
за рулем отцовского грузовика. Это не совсем то, что мне хотелось, но, кроме
надежд на лучшее, увы, ничего не было. Регулярно просматривая в
«Уолл-стрит джорнэл» цены на золото (в те дни они были выше обычного
уровня), я интересовался, как можно использовать фьючерсы на золото для
увеличения моего счета.
После работы мы играли в мяч с Лу Маттой, старше меня на 15
лет, нашим старым соседом, преуспевающим трейдером Чикагской Товарной Биржи.
Когда я упомянул о фьючерсах при Лу, он пригласил меня на биржу. «Приходи
как-нибудь на пол, — сказал он, — и увидишь, как происходят торги».
В день, когда я пришел на Мерк, Лу Матта предложил мне работу.
Не знаю, что было тому виной: шум или приток адреналина в крови, но я
интуитивно почувствовал шанс преуспеть в этом кругу. Я стал посыльным. Это
единственный способ узнать все входы и выходы на Мерк. Предыдущий опыт не имеет
значения, будь ты хоть семи пядей во лбу, ученым-ядерщиком, лауреатом Нобелевской
премии. Когда ты начинаешь на Мерк, ты должен начать снизу, как курьер. За
минимальную заработную плату берешь приказы от клиентов, разносишь их от стола
для приема приказов брокерам в разных ямах, специализирующихся на крупном
рогатом скоте, свинине, валюте, евродолларах и так далее.
Поработав несколько дней курьером, я увидел человека, уже до
этой встречи сыгравшего огромную роль в моей жизни. Он навсегда останется
одним из тех, кто наиболее сильно повлиял на мою карьеру и который впоследствии
стал моим близким другом. Это был Маури Кравитц. Моя мать работала у него
юридическим секретарем, но он не видел меня с тех пор, как мне было 9 лет.
«Здравствуйте, Маури, — сказал я. — Вы меня
помните?»Маури посмотрел на меня поверх очков. «Здравствуй, Льюис, —
тепло сказал он. Затем он заметил мою куртку с эмблемой Мерк. — Что ты здесь
делаешь?»
«Я работаю курьером на Лу Матта».
«Почему же ты не пришел работать ко мне?» —
спросил Маури, и в его голосе прозвучала искренняя обида.
Я не хотел просить о покровительстве ни у Маури, ни у
кого-то еще. Я пришел, не ожидая от людей ничего, кроме похлопывания по плечу и
дежурных речей с пожеланиями удачи. Но Маури был не такой. Он по-настоящему
заботился о людях, и когда он предложил мне шанс, это было сделано от всей
души. «Найди меня через пару недель, — сказал он. — Я сделаю тебя своим
клерком».
Когда я сказал Лу Many, что Маури сделал мне предложение,
тот улыбнулся. «Льюис, если Маури Кравитц предложил такую возможность,
надо использовать ее». Мы с Лу пожали друг другу руки, и наши
профессиональные пути разошлись, но и по сей день мы хорошие друзья. Затем я
пошел в яму, где проходят торги по золоту, чтобы стать клерком легендарного
трейдера Маури Кравитца.
Маури сделал себе имя благодаря уму, деловой проницательности
и тому, что всем сердцем был предан своей профессии. На протяжении биржевой
карьеры в качестве поверенного и позднее — трейдера — он работал и с Лео
Меламедом, и с Джеком Сэнднером. В действительности Маури и Лео были законными
партнерами задолго до организации трейдинговой компании Dellsher, названную
так в честь их дочерей. Джек Сэнднер был молодым поверенным, когда он пришел на
работу к Маури. Моя мать, работавшая у Маури секретарем в течение многих лет,
печатала юридические сводки для Джека, когда он только начинал свою юридическую
практику.
С первых дней работы на Мерк я наблюдал очень теплые деловые
отношения между Маури, Джеком и Лео. Но спустя годы ожесточенная вражда по
поводу контроля на бирже развела Лео и Джека. Члены Мерк фактически
разделились на две фракции. С самого начала я был связан с Маури, принявшим
сторону Джека. По умолчанию я был частью лагеря Джека. Между мной и Лео на протяжении
последующих лет произошло несколько острых баталий.
Вскоре после моего прихода на Мерк Маури и Лео разделили
свой бизнес. У Маури осталась юридическая фирма, в то время как Лео сохранил
собственность в компании Dellsher. Джек был президентом RB&H Financial
Services, клиринговой компании, укреплявшей цитадель брокеража контрактов
крупного рогатого скота и имела дело с внушительной частью сделок, проходивших
через биржу. Благодаря сотрудничеству с Маури я получил свободный доступ во
внутренний круг.
В прежние дни Маури был королем золотой ямы. В начале 70-х
годов — до того, как Соединенные Штаты отменили золотой стандарт — Маури
прозорливо вступил в переговоры с несколькими крупнейшими брокерскими домами по
поводу ведения их бизнеса, когда однажды запустят золотые контракты. В течение
многих лет Маури упорно следовал своему курсу, пока брокерские дома не
умиротворяли его, соглашаясь отдать ему свою часть золотого бизнеса. Затем
воздушный замок Маури стал реальностью. Когда Мерк запустил свои золотые
фьючерсные контракты, Маури фактически держал в руках весь этот бизнес от
больших и малых брокерских домов. Он стал настолько доминирующим, что позднее
Мерк разделил его клиентуру среди других игроков.
Когда я начал работать на Маури, он по-прежнему был ведущим
игроком рынка золота, и я ассистировал ему в работе с клиентскими поручениями.
Стол (Deck)1, где обрабатываются клиентские поручения, представляет собой груду
заявок, с заказами на покупку в одном конце и на продажу в другом — и все это
определяет текущую рыночную цену. В качестве клерка я работал с этим столом,
готовя сделки для брокеров, выполняющих клиентские заказы в яме. В те дни игра
была иной. Когда рынок изменялся, я перегруппировывал приказы на покупку и
продажу, продолжая направлять клиентские ордера брокерам в яму. Работа клерка
состояла в том, чтобы сохранить стол на одном уровне, исходя из времени и цен
рынка, чтобы брокеры могли исполнять заказы наилучшим из возможных вариантов.
Во время этого процесса Маури увидел, что у меня есть инстинкт и чутье рыночной
ситуации, необходимые для того, чтобы стать трейдером.
Я работал на Маури всего несколько месяцев, когда он пригласил
меня и маму на вечеринку в Скоки, в честь его дочери Шерил. Маури отозвал мою
мать в сторону во время вечеринки и сказал ей нечто, что она повторила мне в
машине по дороге домой.
«Маури сказал мне, чтобы я не беспокоилась о тебе,
потому что ты идешь к тому, чтобы стать миллионером», — сказала моя мать с
гордостью. «Да? Хорошо, я хочу, чтобы это произошло поскорее, чтобы мы
могли бы использовать эти деньги», — сказал я, сам не зная, верю я словам
Маури или нет.
Мама засмеялась. «Будь терпелив, — сказала она. — Всему
свое время. Маури хороший человек. Он был мне как брат. Он всегда будет хорошо
относиться к тебе».
Маури Кравитц был и остается человеком, который руководствуется
в своих действиях дружбой и верностью. Очень мало о ком из людей можно сказать
это, особенно на рынках, где деньги единственный мотивирующий фактор. Для
большинства людей в бизнесе деньги их бог. Они им поклоняются и ради них
живут. В конечном счете это и становится их ахиллесовой пятой. Некоторые люди
ради денег готовы на что угодно, включая риск существенных нарушений правил
торговли из опасения потерять несколько тысяч.
Я сделал свою часть денег на этом поприще, и я получаю удовольствие
от хорошей жизни, ставшей возможной благодаря игре. Философия моего отца, когда
дело касалось денег, была такой: когда имеешь деньги, ты тратишь их. Отец был
очень щедрым как при оплате счетов в кабаре, так и помогая тем, кому в тот
момент не слишком везло. Деньги для него были лишь топливом, чтобы его
использовать. Но они никогда не были объектом накопления или, боже упаси,
возможностью кем-нибудь понукать. Я никогда не беспокоился о деньгах. Я всегда
знал, что завтра могу потерять все, но по-прежнему буду твердо стоять на земле.
Вот почему, если я имел пять долларов, а тебе было нужно два, ты мог взять два.
Если тебе нужно пять, возьми их. Я получу еще пять долларов. Некоторые люди
могли иметь надо мной преимущество в прошлом, потому что я, подобно своему
отцу, стремился сделать все, что нужно для каждого. Но я твердо придерживаюсь
этой философии, особенно когда речь идет о моей семье и о близких мне людях:
«Либо мы идем все вместе, либо никто».
Но в те первые месяцы работы клерком мне было очень трудно
ждать своего шанса испытать себя в качестве трейдера. К счастью, мне пришлось
ждать всего несколько месяцев. В сентябре 1981 года я получил свое место на бирже
и начал торговать золотыми контрактами. Но это время не было наилучшим для
вхождения в золотой рынок. Объем был вялым, и в довершение всего на моем торговом
счете было только $5 000, что еще сильнее ухудшало ситуацию. Чтобы быть
успешным трейдером, вам нужно гораздо больше предпочтительно раз в 10-20
больше. В этом случае вы можете торговать значительным количеством контрактов,
получая большую прибыль и одновременно имея буфер, смягчающий удар в случае
плохой сделки. Я исполнял приказы и торговал, но мне удавалось зарабатывать
немногим больше $3 000 в месяц, что я платил за аренду места.
Капитализация — один из ключевых моментов в трейдинге — независимо
от того, производится ли она на полу или через персональный компьютер. Когда я
начинал торговать, молодому трейдеру не нужно было ничего, кроме торгового
счета и рекомендации поручителя. Сегодня биржевые правила гораздо строже.
Недавно я инвестировал $50 000 в казначейские векселя, чтобы профинансировать
молодого обучаемого мной трейдера и пополнить его торговый счет, на котором
было всего $10 000. Плюс к тому вам приходится считаться с тем, что новичок не
может сделать какие-либо деньги в течение первого года. Все выплаты, включая
плату за аренду места и расходы на жизнь, составляют примерно $250 000 в год.
Профессиональный трейдинг на полу, я полагаю, требует необходимый минимум
капитала в $50 000, даже если вы торгуете одним видом контракта, особенно на
таком нестабильном рынке, как фьючерсы S&P. Это обеспечивает вам адекватный
буфер, позволяющий не только покрывать возможные маржевые требования по
вчерашним позициям, но и дающий страховку против потерь.
Фьючерсы игра с системой рычагов. Один контракт S&P
эквивалентен наличной стоимости ценных бумаг на сумму $250 000. Даже при
торговле одним контрактом или лотом вы можете получить $3000 чистого дохода в
день. Исходя из $50 000, на вашем торговом счете это составляет 6 процентов
прибыли только за один день. Но финансовый рычаг работает в обе стороны. Потери
по одному контракту также легко могут вылиться в несколько тысяч долларов. Вот
почему так важны навыки управления деньгами, понимание рынка, здравый смысл и
владение трейдинговыми техниками. Одиннадцатая заповедь трейдера: не
выстреливай весь боезапас за один раз.
В первый год работы трейдером я почти полностью проигрался.
На моем торговом счету оставалось так мало денег, что ситуация казалось
необратимой. Плюс к тому я очень страдал из-за ложных, неподтвержденных сделок.
Когда происходит ложная сделка, вы думаете, что совершили этот торг, скажем,
продали 10 контрактов парню по другую сторону ямы, но на самом деле тот парень
в яме заключил эту сделку с трейдером, стоящим рядом с вами. Таким образом, вы
думаете, что продали 10 контрактов, а на самом деле сделка не состоялась.
Ситуация осложняется тем, что вы, будучи ордер-филлером, подтвердили своему
клиенту, что сделка была совершена по данной цене. Вы должны договориться с
другим трейдером по поводу этой непрошедшей сделки и урегулировать данную
ситуацию с клиентом, что часто связано с необходимостью выложить тысячи
долларов из собственного кармана.
Для меня, начинающего трейдера, эти непрошедшие сделки были
опустошающими. Но страшнее денежных убытков я боялся потерять расположение
Маури и Джека. Мерк только что запустила 8&Р-контракт, впоследствии ставший
наиболее успешным за всю ее историю. Это было задолго до того, как началось
повышение цен, поднявшее Индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний — не
принимая в расчет коррекции — с уровня ниже 1 000 до уровня существенно выше 9
000. Я видел яму S&P и знал, что хочу торговать в ней. Возможно потому, что
новый контракт мог стать для меня новым стартом. Или это было инстинктивное
ощущение в отношении данного контракта. Какой бы ни была причина, я хотел
играть в этом спектакле.
Но я боролся в яме золотых фьючерсов и у меня не было денег,
чтобы утвердиться в яме S&P. Маури и Джек наняли другого трейдера и мне
казалось, что вот-вот окажусь не при делах. Если я собирался торговать в яме
S&P, мне пришлось бы начинать самостоятельно. Поэтому я объединился с
трейдером по имени Марта Поттер, помогая ему в яме S&P. Каждый день я
торговал золотом, пока золотая яма не закрывалась в 1:30 пополудни. Затем я
направлялся в яму S&P, чтобы помочь Марта с исполнением приказов, включая
приказы для самого крупного его клиента Баче Секьюри-тиз. Яма S&P была моей
мечтой и мне требовалось найти возможность торговать там полный день. Эта
счастливая возможность представилась мне однажды, когда я совершил самую
удачную ошибку своей жизни. Хотя везение и играет в торговле определенную
роль, жизнь показывает, что есть вещи, сильнее влияющие на успех, чем просто
счастливая случайность. Вы должны все время сторожить свою удачу, когда бы она
ни случилась; все везение в мире не поможет вам, если вы сидите в стороне.
Это случилось во время конфликта на Фолклендских островах
между Аргентиной и Великобританией в 1982 году. Рынок золота резко отреагировал
на новости, поступающие из зоны военных действий. Я был в яме, выполняя
клиентские заказы и торгуя со своего счета, по двойным торгам, еще разрешенным
в те дни. Неожиданно грянули новости: Аргентина капитулировала в Фолклендском
кризисе. Золото мгновенно рухнуло вниз на 50 долларов. Спустя короткое время
пришли новости, что капитуляции не было. Золото стремительно взлетело вверх на
те же 50 долларов.
Посреди этого безумия я записал сделку, по которой я продал
золото по низкой цене другому трейдеру по имени Майк. Когда я пошел сверить
эту сделку с Майком, он сказал, что он продал по низкой цене мне.
«Таким образом, мы оба продали», — сказал я Майку.
«Да, а теперь рынок на 50 долларов выше, — ухмыльнулся
он. — Так что ты купил мои, а я куплю твои».
Мы пришли к соглашению по этой сделке, и каждый положил в
карман по $57 000. За один день я сделал более чем достаточно, чтобы
стартовать в яме S&P. Мой торговый счет получил вливание, достаточное на
первое время, и мое будущее было определено. Я покинул золотую яму и ушел в
контракты S&P. После этого я уже никогда не оглядывался назад. Эта ошибка
стала огромной удачей, но еще более важным был момент, когда она произошла. За
прошедшие годы я изучил все нюансы и был готов к собственным действиям в яме
S&P. Случись эти $57 000 раньше, скорее всего, я быстро спустил бы их на
неудачных сделках. Но именно этот момент времени стал подарком судьбы и
поворотной точкой в моей карьере.
Исполняя приказы для Марта, я быстро показал Маури и Джеку,
что я мог бы делать в яме S&P. Моя уверенность в себе была восстановлена,
И я стал одним из лучших в этой яме. Я больше не чувствовал себя кандидатом на
увольнение, Джек с Маури взяли меня в команду как вполне оперившегося трейдера.
Среди моих клиентов в яме S&P была крупная фирма по
торговле товарными фьючерсами О’Коннор Партнере. Когда я исполнял приказы для
клиентов О’Коннор, то всегда уделял особое внимание сделкам для одного из ее
крупнейших клиентов — Джима Пирса. Джим один из лучших трейдеров, работающих
вне пола, из всех, кого я знал. Он имел сверхъестественное чувство рынка,
потрясающий воображение рыночный инстинкт, и я решил делать все так, как
делает он. Поэтому, когда он давал мне приказ, например, на покупку 500
контрактов S&P по рынку, я исполнял его ордер, а затем покупал 20 для
себя. Рынок неуклонно шел на повышение. Когда Джим выходил из рынка, я сначала
продавал его контракты, а потом свои. Но что такого видел Джим Пирс, сидевший
перед компьютером где-нибудь на Каролинских островах, и что не видел я? А Джим
просто-напросто изучал графики цен, выискивая на рынке ключевые уровни
поддержки (когда было маловероятно, что рынок продолжит падение) и
сопротивления (когда рынок имел трудности с ростом). Настало время, когда я
начал барахтаться в техническом анализе, в занятии, которому суждено было стать
страстью, безраздельно захватившей меня.
Просматривая приказы клиентов, я видел, что сделки тяготеют
к определенным ценовым уровням. Это подогрело мой интерес разобраться, почему
развиваются те или иные ценовые модели и как мои клиенты используют их. Вначале
я жаждал узнать о трейдинге все, что было возможно, касалось ли это
графического анализа рынков или поведения спредов между ценами фьючерсов и опционов.
Но этим не исчерпывалось, что я хотел бы знать.
Находясь в яме, я начал уделять пристальное внимание потоку
приказов на пол. Поток ордеров на покупку и продажу, поступающий в яму,
позволяет почувствовать основную динамику рынка. Но это не просто уход в
продажу, когда ордер-филлеры начинают сбрасывать большое количество контрактов.
Это означает наблюдение за основной группой брокеров, обслуживающих крупных
клиентов. Нервничают ли они по поводу исполнения большого заказа на покупку,
когда рынок быстро идет на повышение? Это также означает наблюдение за
наличным рынком, в данном случае — за стоимостью самого Индекса S&P 500.
Вначале мне казалось мистикой, когда Индекс S&P 500 повышался в стоимости,
а фьючерсы, тем не менее, серьезно падали. Затем меня осенило: портфельные
менеджеры закупают акции и страхуют свои позиции продажей фьючерсов. Эти два
рынка не всегда работают синхронно.
Интерпретация потока приказов на пол скорее искусство, нежели
наука. Бывали дни, когда я шел в яму уверенный, что собираюсь встать в короткую
позицию. Но, уловив направление потока приказов на пол, я немедленно
становился в длинную позицию. Внутренний инстинкт и постоянное присутствие на
полу были и всегда будут моим фундаментом. Понимание технических факторов, стоящих
за конкретными цифрами, дополнительный плюс. Моя сила так складывается из
комбинирования этих двух навыков, что это не только приводит к успеху, но и
помогает его сохранять.
Способность читать тенденции потока ордеров пришла ко мне со
временем как результат практического опыта. Я был на полу в течение стольких
лет — сначала как брокер, а затем как локал, что поток приказов и разница между
настроениями на повышение и на понижение стали для меня прозрачными. Аналогично
графические торговые модели становятся очевидными, когда вы постоянно смотрите
на экран и видите уровни накопления цены, при которых возрастает активность
покупок или продаж. По таким же признакам и компьютерные торговые системы
распознают ценовые модели поведения, уровни поддержек и сопротивлений,
моменты, когда тренд ломается или происходит откат. Это приходит с практическим
опытом и тщательным изучением. Если вы уделяете этому должное внимание, рынок
станет вашим учителем.
Существует элемент трейдинга, трудный для понимания, никак
не описываемый и не объяснимый. Это то, что я называю «непостижимое».
Можно просто назвать это шестым чувством. Какое бы название ни использовалось
для этого элемента, он означает инстинктивное знание, куда собирается
двигаться рынок. Бывают дни, когда, наблюдая вереницу минимальных изменений
цены на экране или стоя в яме, видишь, что все больше и больше продавцов входят
в рынок, подобно опаздывающих к отплытию судна. И настанет момент, когда
словно перегруженная лодка, рынок затонет, иногда очень быстро. В другом случае
вы заметите, что рынок накапливает импульс, сжимаясь, как пружина, пока не
станет настолько туго закрученным, что резко распрямится вверх. Этот инстинкт
развивается со временем и отшлифовывается в процессе практической деятельности.
Трейдинг — уникальная профессия, не похожая на любую другую,
а быть трейдером S&P — лучшее в мире торговли. Наиболее близкая аналогия
трейдинга — это, возможно, профессиональный спорт. И в трейдинге, и в спорте
есть суперзвезды и долгожители, превосходящие всех остальных; есть люди,
подающие надежды, которые с грохотом разбиваются или сгорают; есть парни,
никогда не достигающие вершин, но добивающиеся того, что наслаждаются хорошими
достижениями за долгую карьеру. Но на протяжении карьеры трейдеры, как и
спортсмены, переживают эмоциональные подъемы и спады. В дни побед, заработав
денег в яме, вы испытываете великолепные ощущения; когда деньги потеряны, вы
чувствуете себя не так уж великолепно. И затем у вас происходит несколько
потерь подряд…
Это небезопасно — быть трейдером, и вы хороши всего лишь настолько,
насколько хороши ваши очередные торги. Как часто трейдер просыпается в
холодном поту глубокой ночью и спрашивает себя: «Что, если я потеряю это?
Что, если я не смогу больше торговать?»
Трейдинг — это игра с мгновенными проигрышами и мгновенными
выигрышами. К счастью для меня, я никогда не был человеком, которому
необходимо каждую неделю получать чек. Есть люди, выбирающие безопасный
маршрут, держась как можно дальше от опасных ситуаций. Я не ищу опасных
ситуаций, и я никогда не выбирал безопасный маршрут для всей моей жизни. Я
очень уверен в своих способностях, поэтому я никогда не беспокоился, откуда
придет мой следующий доллар. В своей жизни я всегда чувствовал, что у меня
устойчивая почва под ногами. Я знал, мне придется проходить через подъемы и
спады, поверьте, так оно и было. Но я всегда знал, что я выживу и со временем
преуспею. Этот урок я получил от своего отца.
Мой отец Тони Борселино умел ухватить свой счастливый шанс.
Даю голову на отсечение, в мире легального бизнеса он заткнул бы за пояс любого
капиталиста, занимающегося венчурным бизнесом, или корпоративного лихача. Но
мой отец пришел из другого мира. Возможности надо хватать обеими руками.
Например, когда отец водил грузовик, он часто играл в кости во время ланча в
автоприцепе на Гранд-авеню и Лоуэр Вэкер — параллельных шоссе, ведущих вниз к
Чикагскому Вэкер-Драйв. Однажды мой отец появился в трейлере, где 15 или 20
других парней делали ставки и бросали кости. Он подобрал кости и сказал:
«Я банкую». Это означало, что он собирался бросать кости за долю от
общей суммы ставок.
«Эй, кто это назначил тебя боссом?» — выразил свое
недовольство один из парней.
Ответ моего отца? Удар! Один удар, и парень оказался без
сознания. «Еще кто-нибудь хочет поспорить со мной?»
С того дня в игре банковал отец.
Я часто задавался вопросом, что стало бы с моим отцом, если
бы он имел возможность завершить свое образование в колледже. Смог бы он
сделать карьеру, дающую обеспеченную жизнь и процветание? Пошел бы он прямой
дорогой? Но судьба не дала моему отцу такой возможности. Он ушел из Техасского
технического колледжа после года учебы, когда мой дед заболел. Отец вернулся
домой и начал работать водителем грузовика.
Маленьким ребенком я еще застал то время, когда мы жили в
старом квартале. С самых первых лет моей жизни отец стремился реализовать
общеизвестную Американскую Мечту. Он хотел иметь дом в пригороде для своей жены
и двоих сыновей. Когда дядя Норф, папин брат, переехал в Ломбард в Иллинойсе,
мой отец поспешил последовать его примеру. Он купил дом за 23 000 долларов с
первоначальным взносом 2 000 долларов наличными в новом районе, где нашими
соседями были не только итальянцы, но и поляки, ирландцы и немцы. Наш дом был
гордостью и радостью моего отца: три спальни и ранчо около дома с 2 200
квадратными футами земли. По сравнению с нашей старой квартирой это был замок.
Сначала мы были лишь одной из двух семей, проживающих в
доме, но мой отец быстро сделал так, что дом стал нашим собственным. Для
приходящих к Борселино вместо буквы «Б» на парадной двери у нас
появился фасад из белого камня. Отец это сделал, чтобы на всей улице только у
нас был дом, полностью построенный из белого кирпича. Этот дом — мечта моего
отца, но ипотечный платеж почти $300 в месяц был слишком тяжел при его
зарплате водителя грузовика $150 в неделю. Именно здесь появилось искушение.
Водительский бизнес давал отцу доступ к товарам, которые можно было воровать и
продавать. Первая операция принесла ему около $100 000; тогда он впервые
почувствовал вкус больших денег. И отец сделал первый шаг вниз на пути в
пропасть. После того, как он начал, обратной дороги уже не было.
Каждый день отец садился за руль грузовика. Он упорно трудился
и любил свою семью. Если бы я и не сказал про отца ничего другого, эти слова я
должен повторить еще раз. Он любил нас больше всего на свете, даже больше
собственной жизни. Именно поэтому он взял на себя этот риск.
Достаточно рано я понял, мой отец не просто водитель грузовика.
В начале 1960-х годов, когда всем хотелось иметь цветной телевизор, он у нас
был — как и у старшего брата отца, дяди Норфа. Тоже самое было со
стереосистемой или восьмиполосным магнитофоном. Эти небольшие атрибуты роскоши
появлялись в нашем доме, но всегда без квитанций об оплате. Отец не затруднял
себя объяснениями: «Это свалилось с грузовика».
Я помню, как нам с Джоуи хотелось иметь такие же переносные
рации, как и у других ребят. Нам хотелось иметь модель фирмы
«Маттел». То, что дал нам отец, были переносными рациями с радиусом
действия до восьми миль. Рацию такого типа отец использовал для общения с
подельниками во время своих «операций». В доме стало появляться все
больше и больше разных вещей.
Мое детство нельзя назвать нормальным. К девяти годам я
знал, что мой отец не просто водитель грузовика. Об этом мне говорили дорогие
вещи, внезапно появлявшиеся в нашем доме. Когда я подслушивал разговоры отца с
его друзьями, это казалось игрой. Серьезные разговоры велись подальше от
детских ушей. Я знал, что отец хотел обеспечить нам хорошую жизнь, какой
никогда не было у него. Для взрослого ума это может казаться абсурдным, но для
мальчишки, безумно уважавшего и любящего своего отца, его стремление понятно на
уровне чувств. Он хотел, чтобы у нас было больше, чем имел он. В его
представлении этот путь был единственным.
Однако там, где есть риск, есть и страх. Страх нельзя
избежать, и чувствовать страх не означает проявления слабости. В отношении к
страху важно, как вы им управляете. Преодоление страха устремляет вас вперед.
Позволяя страху овладеть вами, вы себя парализуете.
В торговле есть одна общая причина, по которой люди цепенеют:
синдром старого оленя в свете фар. Это страх потерять свои деньги и все
нажитое. Для поддавшихся страху людей их имущество — деньги, дома, машины и
все остальное — значат так много, что они по-настоящему даже не могут
наслаждаться тем, что имеют. Они уподобляются человеку, который так боится
сделать вмятину на своей прекрасной машине, что даже не ездит на ней. Их страх
часто накладывается на тот факт, что они принимают на себя слишком большие
риски. Они оказываются парализованными, попав в ловушку собственного страха и
неуверенности. Чтобы быть успешным в жизни, особенно в торговле, где ваши
деньги ставятся на кон каждый день, нельзя становиться пленником собственных
мыслей.
Когда вы теряете деньги, ваши мысли могут идти по двум направлениям.
Вы можете пойти домой и сказать, «Ох, эти парни раздавили меня…»,
или вы можете сказать себе: «Знаешь, в чем дело? Я вляпался сам. Я сделал
это, это и это…» Вы садитесь и выписываете, что вы сделали, а затем
анализируете свои поступки. Потом вы идете в атлетический зал, чтобы выпустить
лишний пар, и ждете, когда откроется рынок на следующий день. Почему? Потому
что единственное желание любого трейдера, хоть что-то собой представляющего, —
это желание вернуть свои деньги.
Когда у вас неудачный день, вы возвращаетесь к основам того,
чем занимаетесь: отслеживанию рынка и исполнению обязательных действий. Вы ни в
коем случае не можете позволить себе потерять концентрацию. В самом деле,
когда я делал в торговле первые шаги, я не пропустил ни одного дня работы. Я
стоял в яме от первой минуты до последней. Я жил и дышал трейдингом. Я изучал
рынок, пока он не стал моей второй натурой, и я никогда не терял уважения к
нему. Худшее, что я мог когда-либо сделать, это допустить мысль, что рынку
больше нечем меня удивить. Даже после 18 лет, проведенных в этой яме, я знаю,
что рынок — это монстр, приручить которого не может никто.
Это жестокий урок для некоторых людей, пораженных недугом,
который я называю синдром Гарвардского МВА. Какой-нибудь очень умный парень с
впечатляющей ученой степенью говорит себе: «Мои исследования показывают,
что здесь рынок достигнет дна и затем направится туда». Такие ребята
встают в позицию, а дальше просто сидят и ждут. Однако происходит так, что
рынок в краткосрочном периоде движется против них. Они теряют на своих позициях
все больше и больше, пока не всплывут на поверхность вверх брюхом.
Догадываетесь, что происходит дальше? Рынок разворачивается и устремляется
прямо туда, куда, по их мнению, он и должен был сдвинуться. Проблема в том, что
они пытались предсказать в точности, куда и когда рынок будет двигаться. Я бы
не говорил так, если бы не наблюдал это неоднократно, я видел подобные
картины миллионы раз. Все виды анализа — количественного, фундаментального,
технического и какого угодно — не окажут никакой пользы, если у вас нет тайминга
— внутреннего хронометража. Вы позволяете рынку достичь дна и подскочить
вверх; потом вы смотрите, как рынок достигает вершины и резко падает. Тайминг
вы не можете почерпнуть из книги, урока или лекции. Это нечто такое, что
необходимо в себе развивать; тайминг приходит с опытом и сам по себе награда.
В конечном счете, все сводится к тому, чтобы быть синхронным
по отношению к рынку. Успешный трейдер всегда осознает себя частью рынка. Когда
рынки дикие и сумасшедшие, вы можете торговать свободно и изобретательно.
Колебания настолько велики, что у вас отличные шансы заработать на этих
рыночных движениях. Но, когда рынок становится медленным и упорядоченным, вы
должны торговать медленно и упорядоченно. И каждый божий день вы нанимаете к
себе на работу господина по имени Рынок.
Вы берете на себя риски и пожинаете плоды. А когда вы принимаете
плохое решение или рынок разворачивается против вас, вы сталкиваетесь с
последствиями. Именно так и происходит в жизни. Я увидел это глазами сына
гангстера, когда в жизни большинства детей не было ничего, кроме детской
площадки и утренних мультфильмов по субботам. И я из первых рук получил
представление, что такое принимать риск и платить соответствующую цену. Это
сформировало меня как мальчика и мужчину.
В 1963 и 1964 годах мы жили на широкую ногу. В 1965 году
отца арестовали и обвинили в краже груза серебра стоимостью около $1 миллиона.
По иронии судьбы, груз, в краже которого было выдвинуто обвинение, относился к
одному из тех, за который они так ничего и не получили. Они все перессорились и
отупели из-за денег, которые ожидали получить от этой аферы. ФБР удалось их
расколоть, когда одного из участников операции поймали за воровство в
Индиане. Пока парень сидел в тюрьме, его жена закрутила роман с соседом. Мысль
об измене жены сводила его с ума. Именно в этот момент ФБР предложило этому
парню сделку, которая позволила бы ему выйти из тюрьмы и вернуться домой к
жене: выступить свидетелем штата и опознать соучастников кражи. Он назвал
моего отца одним из членов банды, провернувшей эту операцию.
После ареста отца, исходя из его биографии — наличия жены,
двоих детей и работы, на которую он ходил каждый день, — ФБР решило попытаться
превратить его в своего осведомителя. Но они не учли характера моего отца —
поступать в соответствии с собственным кодексом чести. Быть «крысой»
не укладывалось в его кодекс. После ареста в 1965 году его содержали в тюрьме
графства Кук в Чикаго. По иронии судьбы, из тюремного двора отец мог видеть
среднюю школу Харрисона, где когда-то был звездой футбола.
Чтобы склонить отца к даче свидетельских показаний, его поместили
в камеру с убийцами. Он и один из его партнеров пришли в камеру с четырьмя
кроватями на 13 человек. Лидер камеры дал отцу одеяло и сказал, «Ты спишь
на полу в углу».
«Правда? А ты где спишь?» — спросил у него отец.
«Я сплю на верхней койке».
«Неужели?» Отец бил этого парня до тех пор, пока
тот не оказался на полу. «Теперь я сплю на твоей койке», — сказал
он.
После этого с ним не спорил никто. Два дня спустя отца
сделали почетным членом Черного Мира Каменного Молчания и дали ему черный
платок (бандану) члена банды. Ему помогло, что на его тюремной робе был знак
«О.С.», обозначавший принадлежность к организованной преступности.
Благодаря этой метке никто не хотел с ним связываться. А его жесткость и
громадная воля превратили его в силу, с которой стали считаться.
Наша семья не скрывала, что отца арестовали, и даже когда
его выпустили под залог, мы знали, что он предстанет перед судом. В день, когда
суд назначил вынесение приговора, отец позвал меня в родительскую спальню, где
он надевал свой галстук и жакет. Он усадил меня на край кровати. «Льюис, —
сказал он, — сегодня меня могут признать виновным. И в этом случае мне придется
пойти в тюрьму. Возможно, надолго».
Я кивнул. Я был девятилетним четвероклассником, но я понимал,
что происходит.
«Ты знаешь, что я люблю тебя, твоего брата и твою маму,
— продолжал отец. — И это не изменится никогда. Но если я уйду, я должен
знать, что ты позаботишься о нашей семье».
«Я позабочусь, папа», — пообещал я, испуганный
тем, что он пойдет в тюрьму, но в то же время гордый, потому что он считал меня
способным стать главой семьи. Затем на какое-то мгновение во мне заговорил
маленький мальчик. Я задал ему очень странный вопрос: «Папа, если они
признают тебя виновным, могу я взять себе твой бумажник?»
«Мой бумажник?» — повторил отец, удивленный моей
просьбой.
«Да. Могу я взять его себе?» — мне нравился
бумажник из гладкой кожи, который отец всегда носил в заднем кармане брюк.
«Конечно, сынок, ты можешь взять его себе».
Отец пошел в ванную, чтобы причесать свои волосы. Когда
через несколько минут он вышел, я взял с туалетного столика его бумажник и
начал выкладывать его содержимое. «Что ты делаешь?» — спросил он.
«Беру твой бумажник».
«У тебя нет какой-либо уверенности в том, что меня
могут признать невиновным?»
«Нет, папа», — сказал я ему. — У меня нет этой
уверенности».
Моего отца признали виновным в грабежах, перевозке краденых
товаров и киднеппинге в отношении водителя ограбленного грузовика. В день,
когда отцу вынесли приговор, его взяли под стражу. Моя мать ходила в суд, чтобы
присутствовать при этом, а все тети и дяди в ожидании собрались у нас дома.
Тетушка Джози на кухне готовила спагетти, но нервы присутствующих были
взвинчены настолько, что никто не мог есть. Взрослые собрались около
телевизора в гостиной, ожидая новостей. Мы с Джоуи сели вместе с ними.
«Что здесь делают дети? — спросила тетя Луиза. Она
помахала руками, выгоняя нас из комнаты. — Идите наверх и играйте».
Я медленно поднялся по лестнице вместе с Джоуи, но мы не играли.
Мы включили телевизор и слушали новости, как и взрослые внизу. Когда приговор
объявили, мы услышали, как кто-то из взрослых выругался, а одна из тетушек
зарыдала. Отцу дали четыре 20-летних срока, действующих последовательно. На
экране телевизора я увидел маму, выходящую из здания суда рядом с мужчиной,
натянувшим жакет на голову, чтобы скрыть свое лицо от телекамер. Я слышал, как
репортеры кричали, задавая ему свои вопросы: «Тони, как вы себя чувствуете?»,
«Тони, вы думаете, что сможете выиграть апелляцию?» Когда я услышал,
что этот мужчина крикнул в ответ репортерам, я понял, что это мой отец. Я узнал
его по голосу.
Оператор попытался поймать отца крупным планом, толкая камеру
прямо ему в лицо. Внезапно камера резко закрутилась и полетела в небо. Отец
уложил оператора одним ударом, сломав ему челюсть.
«Он подаст на тебя в суд за оскорбление
действием», — закричал кто-то.
«Меня только что приговорили к 80 годам, ты, тупой…,
— крикнул в ответ мой отец, а звуковым сигналом телекомпания, очевидно,
заменила бранное слово. «Какая мне разница?»
То, что я увидел по телевизору в тот день, навсегда
врезалось в мою память. Моего отца взяли под стражу для отбывания срока в
Федеральной каторжной тюрьме Левенворт. Я понял, что он не вернется домой еще
очень и очень долго.
Вскоре после моего первого выступления на канале Си-эн-би-си
как-то вечером я играл с друзьями в джин-ремик. «Да, видел тебя на днях по
телевизору, — сказал один из парней, сдавая карты. — Ты выглядел почти так, как
будто знаешь, о чем рассказываешь».
«Этим моментом можно гордиться, — пошутил я в ответ. —
Ты понимаешь, я первый член моей семьи, выступающий по телевидению без жакета
на голове?»
Мы все дружно посмеялись. Но я знаю, что никто не может оценить
эту шутку так, как мой отец. И никто не был бы так горд, возможно, за
исключением моей мамы, увидев брата или меня на телевизионном экране по
обстоятельствам, не имеющим криминальной подоплеки.
Мне остается только воображать, что бы подумал сегодня обо
мне мой отец. Временами я вспоминаю отца, каким он живет в моей памяти, —
воплощение шарма и моды, эталона надежности и непокорности. Его рост пять
футов семь дюймов, в поясе не более 32 дюймов. Он поддерживал такую форму
ежедневными пятимильными пробежками и регулярными занятиями в атлетическом
зале. Я могу представить улыбку, расплывающуюся по его симпатичному лицу,
смотрящему на весь мир, как кареглазый Пол Ньюмен со сломанным носом. Я слышу
его богатый низкий голос, похожий на мой собственный, за исключением моей
постоянной хрипотцы из-за многолетнего орания в яме. Я слышу, как он говорит,
«Эй, мать твою. Мы сделали это!»
Мой отец вырастил нас с моим братом Джоуи упорными и сильными,
дисциплинированными и целеустремленными. Он передал нам вкус к риску и
способность преодолевать страх. Он научил нас находить самый плохой результат и
оценивать его по сравнению с отдачей. Ничего не зная о нашей профессии, отец
воспитал в нас настоящих трейдеров.
.
